В тот раз я ночевал недалеко от дороги, под старой размашистой елью. Лежал на прохладной прошлогодней хвое, прислушивался к звукам летнего леса. Лес редко бывает совсем беззвучным - лес полон жизни, здесь всегда что-то движется, ползет, шевелится во тьме. Звенит мошкара, царапают листву жуки, проносятся летучие мыши, редко, но грозно, ухает сова. Где-то мягко несет воду ручей, и иногда мне кажется, что я могу слышать даже ток жидкости в мельчайших капиллярах, в стволах и листьях, или почувствовать легчайшее шевеление почвы, когда грибы, осторожно раздвигая слизкими шляпками моховые покровы лесного дна, рождаются наружу.
Звук шагов вдоль дороги...Звук шагов вдоль дороги я услышал уже несколько минут назад. Охота за последние несколько дней была неудачной, пустой желудок, в противовес полному, не навевал приятную теплую лень, да и спать еще не хотелось. Жрать человека - последнее дело, и мне нужно поголодать еще пару недель, прежде чем я отважусь на такое. Тем не менее, ничто мне не мешает проверить, кто это там идет. Мало ли вдруг. Я приподнял мохнатую еловую лапу и выскользнул в ночь.
По прямой до дороги - не более полуверсты, и пару минут спустя я уже разглядывал со спины возмутителя моего ночного спокойствия. Возмутительницу. Тоненькая фигурка, длинные, ниже плеч, темные волосы, в руке тяжелый бидон. Молоко, или, может быть, ягоды. Сколько ей лет - пятнадцать? Шестнадцать? Кто и почему отпустил ее одну, с тяжелой ношей, средь ночи? От деревни до деревни здесь далеко, и не каждый мужик рискнет по темноте отправиться этой дорогой. Всякое в этих краях случалось.
Не знаю я, что на меня накатило. Может быть, напомнила она мне кого из прошлой жизни, а может еще что, только я вышел на дорогу, догнал ее и пошел вровень с ней. Сначала непросто было, я медленно ходить не приспособлен, но потом приноровился. А она не сразу и поняла, что не одна идет, темно ведь. Для нее, конечно, темно - не для меня. А потом почуяла что-то, голову повернула, глянула на меня снизу вверх и отвернулась сразу. И больше не глядела уже, лишь под ноги смотрела. И не сказала ничего. Только походка у нее изменилась, скованной стала, как будто одеревенела она вся. Напугалась, видать, хоть и виду не подала. Мне бы оставить ее, да сил уйти не было. Тянуло меня к ней. Еле себя сдерживал, чтобы руку ей на плечо не положить. Но не стал, тяжело ей будет от моей руки. Да и когти могут зацепиться, платье порвется.
Так и шли с ней бок о бок до самой опушки. Лишь когда собаки в деревне забрехали, я остановился и долго провожал ее взглядом. Она уходила все дальше и дальше, поднявшийся было ветерок красиво развевал длинные, пушистые, белые как снег, волосы. Странно, мне казалось, они были темными, подумал я, и шагнул обратно в лес. Пора было уходить. Живые люди почему-то не очень любят мертвых.