Далеко заполночь. В доме тишина. Лишь еле слышно тикают часы, да где-то за окном время от времени ухает ночная птица. Медленные лапы облаков тянутся к полной, круглой луне, норовят погрузить весь мир в непроглядную тьму. Но лунный свет сильней, он взрезает тучи и льется на землю, освещая крыши, отбрасывая причудливые тени. Он проникает сквозь заляпанное оконное стекло и ложится на пол, разделяя комнату на две неравные половины, два маленьких обособленных мирка. В одном из них присутствует определенность; все линии четки, все предметы понятны и знакомы. Письменный стол, книги на полу, угол кровати. Другой же полон неясных теней, размытых очертаний и серого мрака. Именно в нем спит человек.
Белые простыни хорошо видны...Белые простыни хорошо видны даже на темной половине комнаты, фигура и поза спящего не скрыты от наблюдателя. Человек укутан в одеяло с головой, лишь мерно сопящий нос выставлен наружу. Так спят люди, которые боятся темноты. А темнота, как известно, очень любит, когда ее боятся. Вот человек, не просыпаясь, переворачивается с боку на бок, и его нога выскальзывает из-под одеяла. Если бы человек не спал, он бы моментально спрятал ногу в спасительный теплый кокон своей постели, весь покрывшись мурашками от одной мысли о том, что могло бы произойти, если бы он продержал ногу снаружи чуть подольше. Но он спит, и нога его остается в опасности.
И это не шутка. Проходит лишь несколько мгновений, и сумрак под кроватью, как болотный туман, начинает сгущаться и уплотняться, принимая еще неясные, но уже вполне угрожающие очертания. За несколько минут то, что изначально казалось лишь чуть более темной тенью, становится чем-то угольно черным, плотным, осязаемым. И живым. Оно движется, тянется наружу, из-под кровати, к открытой и беззащитной ноге. Оно тянет свою черную лапу, и лапа изгибается - неестественным, страшным, невозможным для человека образом - в трех или четырех местах. И продолжает приближаться. На секунду она попадает в луч лунного света и моментально отдергивается назад, во тьму. Но и этой секунды достаточно для того, чтобы понять, что это и не лапа вовсе, а нечто среднее между огромной когтистой рукой и крабьей клешней, покрытой густой черной шерстью вперемешку с крупной рыбьей чешуей. И она неумолимо тянется к ноге, старательно огибая освещенный угол кровати.
Приблизившись к ноге, она старательно примеряется, пощелкивая когтями, как будто прикидывая, какой из пальцев откусить и сожрать первым. И вот, очевидно, приняв решение, она с ловкостью кошки вцепляется в край одеяла и тянет его вниз, на себя, покуда полностью не накрывает им голую человеческую стопу. Затем, не удовлетворившись содеянным, она бережно подтыкает край одеяла, чтобы оно снова не сползло с ноги. И так же медленно, осторожно уползает обратно под кровать, в плотный, чернильно-густой сумрак, который уже начинает постепенно рассеиваться. Спустя пару минут под кроватью снова ничего нет, кроме необычно темной тени. Вскоре исчезает и она.
А человек спит, старательно укрывшись одеялом с головой, выставив меж складок одеяла лишь мерно сопящий влажный нос. Когда он спит, он не боится темноты. Ему снятся цветные сны.